Posted 17 января 2019,, 14:35

Published 17 января 2019,, 14:35

Modified 31 января, 21:51

Updated 31 января, 21:51

Христос в ГУЛАГе

17 января 2019, 14:35
На выставке в петербургском Манеже умудрились создать странный синтез голливудского хоррора с русским севером.

Есть в русском искусстве такое потрясающее явление, как деревянная скульптура XVII—XIX веков, иногда называемая «пермской» — по тому региону, где собраны, кажется, лучшие ее образцы. Пермская скульптура печальна и даже трагична. Как правило, это Христос, сидящий в темнице. Измученный. Окровавленный. В терновом венце. Ждущий казни и размышляющий о том, почему же его оставил Отче.

Скульптура эта у нас не слишком известна, поскольку мало кто добирается до пермского музея или, тем более, до музеев небольших северных городков, куда из умирающих деревенек собирали печальных Иисусов. И потому открывшаяся вчера в петербургском Манеже выставка «Христос в темнице» сразу же привлекла внимание. Правда, не только самими экспонатами, но и некоторыми странностями их подачи публике.

Первый Христос встречает нас сразу при входе. Сидит одиноко в темноте, в огромном пространстве на фоне густой тайги, мало напоминающей масличную рощу Иерусалима. Видимо, искусствоведы руководствовались принципом «Нет ни эллина, ни иудея… все русские».

Другим экспонатам с пространством не так повезло. На первом выставочном этаже Иисусов рассадили по «одиночкам» — каждый горюет в своем закутке. Идея в принципе неплоха, поскольку можно предположить, что именно так и обстояло дело пару тысяч лет назад в Иерусалиме. Но исполнение замысла вызывает вопросы.

Логика сюжета предполагает, что на голове Христа — терновый венец, причиняющий ему страдания. И старые русские мастера сей венец изобразили. Однако новые мастера, сотворившие эту выставку, решили внести свой вклад. Тернового венца недостаточно, нужен еще нимб. Без нимба Христос, очевидно, недостаточно свят. Функционеры РПЦ могут обидеться. И вот над головой каждого из Иисусов появляется яркий электрический нимб. Так сказать, привет из двадцать первого века восемнадцатому.

При виде этой поп-культуры (как в культурном, так и в поповском смысле данного слова) я сильно удивился, поскольку столь вольного обращения с объектами старины еще нигде не встречал. К нимбам, впрочем, можно отнестись с пониманием: надо же искусствоведам как-то самовыражаться. Беда лишь в том, что они нарушили всю систему освещения экспоната. Скульптура, вроде бы, подсвечена как положено — сверху и сбоку, но свет от нимба бьет в глаза посетителю и мешает рассмотреть черты лица Иисуса, его печальный взгляд.

Именно по тому, что является главным в творениях старых мастеров, «новые мастера» ударили своим «творчеством». Тщетно метался я перед «одиночками», пытаясь то слева, то справа заглянуть в глаза Иисусу. Четкости не было, и я с тоской вспоминал, как легко рассматривал в свое время Христа в знаменитых музеях Перми и Ростова Великого, где, к счастью, нет столь креативных работников, как у нас в Петербурге.

На втором этаже расстановка экспонатов, впрочем, радикально изменилась. Светящиеся нимбы убрали (что облегчило восприятие), а «одиночки» сменили на «общую камеру». Или, точнее, на некую конструкцию, напоминающую концлагерь. Два-три десятка деревянных Иисусов посадили за решетку, рассудив, очевидно, что русский человек так лучше поймет всю глубину мучений страдальца. Получилось нечто вроде ГУЛАГа: посетители выставки словно приходят на свидание с заключенными по узкому коридору, образованному решетками. Так сказать, Святое писание с национальной спецификой. В духе знаменитого тютчевского «умом Россию не понять, аршином общим не измерить».

Еще одна аналогия, приходящая на ум, — это Паноптикум, описанный в знаменитый книге Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать (рождение тюрьмы)». Паноптикум — тюрьма, в которой заключенный все время находится на виду, чтобы власть могла с минимальными затратами контролировать максимальное число преступников. Переведя Христа из «одиночки» в Паноптикум, «творцы» выставки его сильно осовременили и превратили в обычного зэка. А концепция выставки стала доминировать над концепцией старого русского искусства: свезенные из множества мест творения оказались лишь поводом для знакомства с идеями организаторов «Темницы».

В этой ситуации даже информация об экспонатах становится не слишком значимой. Поскольку во всем огромном пространстве Манежа царит полумрак, местами переходящий чуть ли не в полную темноту (будьте осторожны на лестнице: ступеньки почти не видны), читать надписи на табличках под скульптурами весьма тяжело. На первом этаже перед «одиночками» мне это все же удавалось, но на втором — нет. Я пытался подсвечивать таблички фонариком из мобильного телефона, но это не сильно помогало, поскольку ко всему прочему еще и шрифт был очень мелкий. Знал бы об этом, захватил бы из дома лупу. В итоге я так и не узнал, из какого музея и региона России попала на выставку та или иная скульптура, размещенная на втором этаже. Возможно, тому, у кого зрение лучше моего, повезет больше.

Трудности с визуальным восприятием искусства организаторы выставки попытались восполнить, подключив к работе слух. Обычно в музеях стараются сохранять тишину, чтобы посетители могли сосредоточиться. Но в данном случае искусствоведы решили вести посетителей за собой, диктуя, как следует правильно воспринимать русскую деревянную скульптуру. Откуда-то из-под сводов Манежа на вас обрушиваются жуткие звуки, которые кто-то, возможно, называет музыкой. В популярных голливудских ужастиках подобный саундтрек обычно предшествует тому моменту, когда на беспечную домохозяйку, не закрывшую окна и двери, из темной комнаты вдруг устремляется с ножом безжалостный монстр в страшной маске. Бродя по выставке, я все время непроизвольно ждал, что домохозяйка вдруг заорет в предсмертном ужасе. Но так далеко в осовременивании старых мастеров искусствоведы заходить не стали.

Хотя, возможно, им следовало пойти до конца и превратить выставку в занимательный спектакль, добавив, скажем, еще и пещеру ужасов. Ведь, положа руку на сердце, старая, плохо понятная современному человеку культура не слишком привлекает широкие массы. Кому интересно смотреть на «деревяшки» трехсотлетней давности? Чтобы затащить народ на выставку, нужна какая-то интрига или модное действо.

А это, кажется, и впрямь удалось. Получился интригующий синтез голливудского хоррора с русским севером. Те методы, которыми передавали трагизм человеческих мук старые мастера, оказались завуалированы, зато современные методы выведены на первый план. Полагаю, такой подход будет пользоваться успехом. Выставку посетит много народу. И кто-то даже запомнит, что по глухим российским углам, по старым забытым музеям разбросаны какие-то «деревяшки», которые принято чтить как нашу национальную культуру.

Дмитрий Травин