Вылет в Стамбул как опыт кошмара

В редакцию «Росбалта» продолжают поступать свидетельства граждан, оказавшихся жертвами авиационного коллапса последних дней. Кому-то «посчастливилось» испытать предновогодний шок и в Санкт-Петербурге, и в Москве.

Еще слушая новости по пути в аэропорт «Пулково» 27 декабря, я начала всерьез сомневаться в том, что мне удастся оказаться в Стамбуле в 20:40 вечера, как было указано в билете. Меня удивило то, что никакой точной информации СМИ не выдавали, но приехав в «Пулково», я быстро поняла почему: никто ничего не знал - ни сотрудники аэропорта, ни пассажиры.

По залу регистрации тянулась огромная очередь в кассы «Аэрофлота», на всякий случай и я встала в ее конец. Найти сотрудника аэропорта в зале было невозможно – даже пост безопасности на входе пустовал. Данные на табло обновлялись редко, информации об отмене или задержке рейсов на Москву не появлялось до последнего момента.

Стоя в очереди на протяжении более трех часов, я размышляла, что именно я должна спросить в кассе, когда настанет этот счастливый момент, и я преклоню голову перед находящейся на грани нервного срыва девушкой с бейджем «Аэрофлот» (окошко расположено настолько низко, что приходится складываться пополам, чтобы слышать и быть услышанным; вероятно, нужно оно только для обмена документами, а разговоры с «Аэрофлотом» должны быть короткими).

Потенциальные пассажиры, желавшие прояснить свой статус, самостоятельно группировались по рейсам и направлениям, обменивались слухами и предположениями, кто-то пытался найти попутчика для поездки в Москву на машине, так как появилась информация о том, что поезда до столицы не доходили. Ледяная блокада, парализовавшая Москву, стала гораздо масштабнее – новогодние планы тысяч россиян рушились.

Добравшись, наконец, до сотрудницы авиакомпании, успевшей уже пережить истерику со слезами и криками, я решила, что мой вопрос должен звучать как можно проще, поэтому вместо того, чтобы пытаться узнать судьбу моего рейса или обменять билеты, я спросила: «Что мне делать, чтобы успеть на стыковочный рейс в «Шереметьево» к 18:30?». Девушка молча распечатала мне какую-то бумагу и сказала: «Бегите на регистрацию». Оказалось, что по этому талону я могу попасть на ближайший рейс в Москву. «15:30» - такое время отправления значилось посадочном талоне. Однако оказавшись в самолете и встретив своих новых знакомых из очереди, я с удивлением узнала, что время отправления рейса у всех было разное в диапазоне от 15:30 до 17:00.

Этот факт заставил всех транзитных пассажиров понервничать – в новостных разделах сайтов «Шереметьево» и «Аэрофлота» значилось, что, несмотря на сложную погодную ситуацию, аэропорт отправляет пассажиров. Мы уже хотели было делать ставки на реальное время отправления, но, к счастью, до этого не дошло, иначе проиграли бы мы все – самолет взлетел в 17:20.

Мои первые шаги в городе-герое Москве были очень быстрыми, присоединившись к группе несущихся по коридорам и эскалаторам транзитников, я бросилась к стойке информации, где мне сказали, что мой рейс отправляется вовремя, но бежать нужно быстрее. Меня это немного удивило – посадка должна была уже закончится, до предполагаемого вылета оставалось 10 минут, но сосредоточиться на этой мысли времени не было. Примчавшись в зал отправления «Шереметьево», я осознала, что ничего не пропустила – номера стоек регистрации и выхода рейсу присвоены не были, несмотря на то, что на табло время отправления рейса значилось без изменений и комментариев.

Оглядевшись, я решила выбрать новую очередь, действуя по «пулковской» схеме. Один вариант был оптимистичным – встать в очередь к стойкам регистрации и надеяться, что рейс все-таки отправится, как мне и сказали по прибытии. Второй вариант – пессимистичный – пристроиться к тем, кто стоял у стоек оперативного обслуживания клиентов. Выбор был принципиален, потому что в «Шереметьево» очереди были не только в разы больше (сотни человек), но и гораздо агрессивнее пулковских – люди там теряли ценное предновогоднее время второй день. Время вылета моего рейса не изменилось, и я решила провести ближайшие часы перед круглым сооружением в центре зала – офисом «Аэрофлота». Тем более, став свидетелем импровизированного конкурса «Самые неожиданные и оригинальные позы для сна» или «Как смешнее всех распластаться на чемодане», я подумала, что задержусь там надолго.

Здесь надо отметить, что пассажиры получали информацию только друг от друга – сотрудники, видимо, опасаясь быть окруженными агрессивно настроенной толпой, появлялись у стоек регистрации по 2-3 человека (всего в зале международных рейсов около 50 стоек) и, как только переставали выдерживать натиск толпы, уходили, не закончив регистрацию. Единственное распечатанное и размещенное на всеобщее обозрение объявление, которое появилось во время коллапса в «Шереметьево» – «Справок о рейсах не даем» на кассе оплаты сверхнормативного багажа. Даже известия о том, что в углу зала внутренних рейсов появилась бесплатная вода, передавали из уст в уста шепотом.

Когда атмосфера стала накаляться, и пассажиры захватили стойки регистрации, расположившись в креслах за компьютерами и на багажных лентах, прибыл ОМОН и сотрудники милиции.

Однако они вмешивались только в случаях, когда пассажиры изъявляли желание поговорить с руководителями, вступали в конфликты с сотрудниками или когда у женщин случались истерики.

Большой интерес у тех, кто взял с собой видеокамеру, вызвал сотрудник ОМОНа, успокаивавший разволновавшуюся даму – он трогательно обнял ее и не выпускал, пока с крика та не перешла на редкие всхлипывания.

Итак, поскольку никто ничего не сообщал пассажирам, стали активно распространяться слухи и домыслы: «Аэрофлот» не может договориться с «Домодедово» об условиях обслуживания; Пассажиров, прошедших регистрацию, держат в терминалах, потом сажают в автобусы и возвращают обратно; Ни один рейс не вылетает, даже те, где состоялась регистрация; Антиобледенитель украли конкуренты...

Побеждал в «Шереметьево» тот, кто сильнее, общительнее и лучше слышит – для того, чтобы зарегистрироваться, нужно было растолкать толпу, для того, чтобы понять что делать – расспросить коллег по несчастью или услышать случайный разговор рядом и спросить о подробностях.

Обретя больше десятка «новых друзей» в очереди, где пришлось провести больше четырех часов, я задала почти тот же вопрос «Что нужно сделать, чтобы оказаться в Стамбуле?».

Мне порекомендовали поменять билет на утренний рейс, и я согласилась. Мой новый рейс должен был улететь в 11 утра. Переночевав у друзей, уже в 7 я была в аэропорту, чтобы занять очередь на регистрацию (так как сильно сомневалась в силе своих локтей) и, в случае переноса времени вылета, пропуская вперед остальных, держаться поближе к стойкам. Этим я и занялась. И вот, около 10 случилось, как мне казалось, чудо – объявили регистрацию на мой рейс.

Именно благодаря этому и сформировалась наша «стамбульская» группа – регистрация продлилась недолго – после 30 минут работы, когда посадочные талоны получили 5-6 человек, сотрудница бросила нас толкаться со словами «вернусь через 20 минут», даже не закрыв программу регистрации в компьютере. Больше мы ее не видели. Но, поскольку в начале нам сказали, что стойки 74-77 предназначены для нашего рейса, мы решили верить, надеяться и ждать. Около 14 часов, когда мы уже постепенно начали сходить с ума от духоты, жажды, голода и недосыпа, регистрация началась снова. Строгая дама, периодически переходя на нецензурную брань, выстроила нас и зарегистрировала. И вот мы оказались в терминале. Поскольку информации о номере выхода у нас не было, а время вылета в талоне значилось 10:40, мы решили пойти к выходу 18, который, опять же по слухам, обычно используется на этом рейсе. И оказались правы – вскоре инициативная группа турецкоподданных, третий день сидящих в зале ожидания, связалась с посольством. АК «Турецкие авиалинии» прислала 2 самолета, готовых забрать пассажиров, но «Аэрофлот» отказался, предложив им забрать только своих граждан. Турецкая сторона сочла это несправедливым и продолжала настаивать на осуществлении перелета.

К нам прислали представителя «Аэрофлота», призванного помочь нашей инициативной группе организовать вылет. Мы «захватили его в плен», не отпуская, пока наш вопрос не будет решен.

Нетрезвый представитель изъяснялся с нами путано и не всегда литературно, звонил коллегам, но ответов на простые вопросы не давал. К долгожданному моменту начала посадки, мы уже были разбиты на группы по датам вылета, женщин с детьми и пожилых пропускали вперед. Однако эти усилия по организации предпринимали не сотрудники аэропорта и не милиция, а турецкие граждане нашего рейса.

Около полуночи мы улетели, и позади остались бессонные сутки, страх, стресс и непонимание, негодование и шутки, десятки историй и судеб, рассказанных второпях.

Помимо перечисленного выше, воспоминания, которые останутся надолго после двухдневного приключения – попытки украинского гражданина сагитировать пассажиров рейса на Симферополь «захватить самолет, найти пилота и улететь», призыв другого сделать его «лидером для решения вопроса без противоречий Конституции и курса президента».

Вызывает много вопросов организация работы аэропорта в эти дни – в кризисное время сотрудников было в разы меньше, чем обычно; система информирования отсутствовала, данные сайта отличались от реальной ситуации; дозвонившимся до аэропорта и компании «Аэрофлот» выдавали заведомо ложную информацию; милиция не поддерживала порядок, а запугивала возмущающихся; врачи, хотя и присутствовали, судя по припаркованным машинам «скорой», не были доступны тем, кому на все это не хватало здоровья; оградительные ленты, хоть как-то организующие очередь, отсутствовали, а про безопасность и говорить страшно – контроль на входе был отменен, то есть пронести можно было что угодно, досмотр проводился также формально; залы ожидания можно было покинуть даже уже имея в паспорте штамп пограничного контроля, и слава богу, что никто этим не воспользовался в плохих целях. Повезло. Но как можно было вообще допустить такое?

Многие сдавали билеты, отказывая себе в предновогодних деловых или личных планах. Кто-то «ломался», кто-то выдерживал. Люди плакали и смеялись, помогали друг другу и дрались, кидались чемоданами и угрозами, спали на тележках, сумках, багажных лентах, под окнами и на полу – концентрированная жизнь.

Юлия Афанасьева